Известные журналисты о теракте в Беслане
ИРАДА ЗЕЙНАЛОВА, корреспондент "Первого канала":
Корреспонденты, работавшие в "горячих точках", знают: и в журналистике - на войне, как на войне. Представители "четвертой власти", по сути, идут на смерть, рискуют жизнью. И, безусловно, совершают подвиг. Их учат правилам поведения в экстремальных ситуациях, а главное - эмоциональной и психологической стойкости. Иначе - "выгоришь". Многочисленные теракты, стихийные бедствия, войны “замыливают” журналистский взгляд и прививают иммунитет. Как бы это ужасно не звучало - "привыкаешь".
Но в сентябре 2004-го непримиримый монстр, способный к убийству детей, пробил панцирь журналистского цинизма и хладнокровия. Слишком страшно, слишком чудовищно. Слишком.
Репортеры различных СМИ рассказывают "Слово" о теракте и делятся воспоминаниями, возвращаясь в Беслан 10 лет спустя.
- В тот день я повела своего сына в школу. Когда узнала о теракте, испытала шок и даже больше, чем шок. Вот я стою и рядом со мной мой сын в белой рубашечке, такой смешной, с гладиолусами, а где-то происходит невероятное. Честно говоря, сперва не поверила, "Захват школы в Беслане..." - какая-то дурацкая "мулька", зачем в такой день пускать "утки"? Когда уже рванула на работу, оказалось, что все серьезно, трагедия разворачивалась просто на глазах. Уговорила руководство отправить меня в Беслан. Поскольку все съемочные группы одна за другой улетали, можно сказать, как самолеты с авианосца, получилось, что мне не достался оператор. Решила ехать без него - всегда можно с кем-то договориться, поменяться. Поеду одна. Потому что женщина там нужна, потому что именно женщина сможет "оттенить" эту трагедию, я не могу там не быть! И рванула в Осетию. В бесланском аэропорту села в какую-то попутку и понеслась к школе.
На месте поняла, что все обстоит значительно страшнее, чем казалось из Москвы. Что детей в зале очень много, что боевики настроены крайне опасно. Уже был опыт Дубровки, захват заложников в других местах, но происходящее в Беслане было гораздо страшнее и в голове не укладывалось. Не покидало ощущение - вот мы проснемся, вот-вот.
Я понимала, что исход будет в любом случае чудовищным, при любой операции - будет она или нет, применят силовой захват или нет, предчувствие, что кровь прольется - было. Но верить не хотелось.
Не существует рецептов работы в таких ситуациях. На тот момент, могу сказать, я уже являлась достаточно опытным корреспондентом и знала о похожих операциях по освобождению израильских заложников; их опыт говорит - если применят силовой захват, дети погибнут, в любом случае, как бы ни старались. Однако в таких ситуациях мы хватаемся за любую надежду и начинаем ее срочно превращать в реальность. Здесь есть "Альфа", ребята из МЧС, а МЧС -это люди, которые спасают, они мирные ребята, они герои, пойдут и договорятся. На них смотрели, как на ангелов, которые могут сделать чудо. Но, к сожалению, чуда не случилось.
Когда выходили в эфир, говорить было безумно тяжело - матери, родственники заложников окружали и ловили каждое слово. И нужно было быть предельно аккуратными, понятно - люди держались из последних сил. Они верили во все - в самое плохое и в самое хорошее, а кругом - полная неизвестность.
.. Помню, как арабский корреспондент "раскачивал" эту толпу, ему хотелось показать своей аудитории невероятные эмоции матерей, которых он просто довел до слез. "Зачем ты это делаешь? Это преступление, не смей! Ты играешь человеческими чувствами". Однако он считал, что мы, российские журналисты, ничего не понимаем в профессии.
Больше всего врезалось в память, как стояла около школы, мне нужно было выходить в эфир. Ситуация затянулась, все устали, допускали мысль, что и террористы устали и найдется, наконец, решение. И вдруг вижу, что на меня бежит маленькая девочка, наверное, первоклассница, в трусиках и в маечке - белых, но ужасно грязных - в саже, в крови. Она бежит, раскинув руки, я еще не понимаю, в чем дело, и тут до меня доходит: "Оттуда бегут!". За ней бегут еще дети, дети, дети, плачущие взрослые. И мы бежим им навстречу: "Что случилось, как вы вырвались?". "Наверное, сбежали, - подумалось мне, - ура!-ура! не было силового захвата!" Подъезжают машины одна за другой, я бросаю микрофон и начинаю помогать этих детей погрузить. Уже не до работы. Кинулась к вагончику, где у нас стояла "тарелка", мои коллеги выбежали и смотрят на меня абсолютно пустыми глазами: "Захват пошел".
Происходило что-то ужасное, пытаться помогать - бесполезно, бездействовать невозможно! Начали метаться по площади, что-то снимать, и понеслась информация - смертницы выбежали в город, они подсаживаются в машины с ранеными, одна из смертниц подорвалась на какой-то площади. Одним словом, нескончаемый поток информации, он растет, его нужно фильтровать. Нельзя сеять панику, нельзя ошибиться, цена ошибки слишком высока!
Моя коллега Ольга Кирий в прямом эфире рассказывала о происходящем, когда началась стрельба. Мы с корреспондентом Володей Соловьевым сидели неподалеку. Знаю, что опасно, надо падать на землю, а падать стыдно, потому что Ольга стоит. Мы с Володей встали сбоку, решив, что хоть так ее собой прикроем, и она сможет закончить эфир. Знаете, в этот момент пришло осознание - стыдно искать безопасность тогда, когда в опасности все.
Мы становимся циничными в силу своей профессии, часто смотрим со стороны на происходящее. Беслан был единственным событием, когда я не смогла остаться в стороне, мне казалось, что я там, с заложниками. Было желание пойти сдаться, чтобы выпустили хотя бы несколько человек, хотя бы первокпашек...
К теме Беслана возвращалась многократно. Та ситуация абсолютной беспомощности меня довольно долго еще преследовала. Вспоминая отдельные детали, каждый раз себя спрашивала: "А что можно было еще сделать?" Сейчас понимаю, что ничего, к сожалению. И это, наверное, трагедия всех, кто был тогда возле школы. И придумал бы кто-нибудь выход? Думаю, вряд ли.
Я стала взрослее с тех пор и сталкивалась с отвратительным отношением людей друг к другу, с тем, как люди не ценят жизнь, как готовы убивать и убивают. Человек бесконечно жесток. Любое проявление радикализма - исламского, иудейского, христианского, любого, мне претит, и я готова на многое, чтобы с ним бороться. Сейчас я стала жестче. Понимаю, насколько жестко нужно относиться к тем, кто готов пожертвовать чужой жизнью ради каких-то своих убеждений. Один из моих материалов, посвященный Беслану, заканчивался фразой: "Беслан - город, в котором бандиты напали на детей". Так и есть, бандиты - не люди, они не имеют права на существование.
ЗОЯ ТРУНОВА, продюсер московского бюро BBC:
О детях, захваченных в заложники в бесланской школе, я услышала через несколько минут после того, как отвела свою дочь в одну из московских школ, где в разгаре были торжества по случаю начала нового учебного года. Именно так начиналось самое сложное с логистической, физической и моральной точек зрения задание для меня и моих коллег в Беслане. Всем нам было понятно, что скорого подкрепления ждать не стоит в связи с тем, что процесс получения российской визы обычно сложен и долог. В итоге, в Беслане нас было всего девять человек, и нам предстояло удовлетворять ненасытный аппетит BBC, вещавшей двадцать четыре часа на радио и по телевидению.
Когда с коллегами уже летели в самолете, к нам подошел человек по имени Казбек. Он сказал: "У меня в школе двое детей и теща, и я знаю, что там все оцеплено, но если вы меня возьмете, у меня будет шанс попасть туда". С этого момента Беслан больше не был для нас просто новостью. Мы стали причастны к тому, что там происходило.
По прибытии на место нам удалось найти дом недалеко от школы, где мы и развернули наш корреспондентский пункт. В течение первых двух дней с момента захвата, нас осаждали отчаявшиеся родители и родственники. Официальные власти хранили молчание, и местные жители надеялись, что команда BBC сможет сказать им, что происходит внутри школы.
Когда прогремел первый мощный взрыв и до нас донеслись звуки перестрелки, мы снимали, как, хватаясь за головы, родители падали на землю, понимая, что может происходить с их детьми в этот момент. Обычно журналисты прибывают на место событий уже после того, как все произошло. На этот же раз нам пришлось стать непосредственными свидетелями людского горя. Мы оказались в самом центре всего этого ужаса. На наших глазах родители теряли надежду, слыша непрерывную стрельбу в течение более трех часов.
Мой коллега Джонатан Чарльз и оператор поспешили обратно в наш пункт, чтобы подготовить первый телевизионный отчет для девятичасовых новостей. Через час, когда они собирались бежать к передвижной телевизионной станции, рядом с нашим домом раздалась стрельба. Они пробежали 200 метров под огнем к ПТС. Я добралась туда на пару минут раньше и поняла, что и он был под перекрестным огнем. Мы ползали вокруг аппаратуры для передачи, прямо на улице, в бронежилетах и шлемах, а вокруг свистели пули.
Джонатан Чарльз был в прямом эфире, когда в непосредственной близости от дома снова раздалась стрельба. На глазах у миллионов зрителей ему пришлось резко нагнуться вниз и прервать репортаж.
Одной из немногочисленных хороших новостей было то, что наш попутчик Казбек воссоединился со своими детьми. Им удалось спастись. Его соседу, к сожалению, не повезло. Виталий потерял всю свою семью - сына, дочь и жену. Он попросил нас снять похороны. Он хотел, чтобы весь мир узнал о трагедии в Беслане.
ЛИДИЯ КОМАЕВА, главный редактор газеты "Жизнь Правобережья":
- В тот день я была в отпуске. Проводила младшего сына - третьеклассника в четвертую школу - с букетом цветов. Он тут же вернулся, объяснив, что в первой школе захват и их всех отпустили. Конечно же, как ребенок он не понимал смысла всего случившегося. Я побежала на работу, где уже царила жуткая обстановка: несколько человек из нашего коллектива оказались в захваченной школе, кто по работе, кто вместе со своими детьми. В частности, фотокорреспондент Фатима Аликова - дочь нашего редактора Эльзы Баскаевой, по заданию была отправлена на первосентябрьскую линейку.
Мы не знали, как в такой обстановке действовать. Присутствовала некая растерянность, потом собрались и решили выпустить все-таки экстренный номер газеты. Мы его "слепили", но так как ситуация менялась каждую минуту и мы не могли предугадать развитие событий, то решили не выпускать газету в свет. Думаю, правильно сделали, исходя из событий, которые потом развернулись. Никто не мог предвидеть масштабы трагедии, которая все-таки случилась.
В то время я работала корреспондентом. Занимаясь подготовкой экстренного номера, мы связывались с оперативным штабом, брали интервью у собравшихся вокруг школы людей, наших коллег из других СМИ, которые к этому времени съехались в Беслан практически со всего мира.
...У некоторых наших сотрудников погибли родственники, кто-то получил ранения. Тяжесть последствий трагедии ощущали все, но уже через пару суток после теракта мы начали выпускать газету в штатном режиме, плюс взялись за выпуск ежедневного, включая выходные дни, приложения к газете - "Голос Беслана". Все номера приложения были полностью посвящены событиям теракта. Выпускался "Голос Беслана" в течение года, и на его страницах мы предоставляли место пострадавшим в теракте. Всем тем, кто хотел выплеснуть свои эмоции и рассказать о своем горе. Очень много шло отзывов со всех концов России и всего мира со словами сочувствия. Все это находило отражение в "Голосе Беслана" и газете "Жизнь Правобережья". Не было никакой цензуры и нареканий ни от кого, но в то же время мы старались никому не навредить. Мы свою задачу видели в том, чтобы сохранить мир в Беслане, потому что горя было очень много, и выдавать необъективную информацию было неприемлемо. Я считаю, что как местные, так и российские центральные СМИ в дни трагедии сработали профессионально.
...Беслан по сей день живет этой темой, и неважно, сколько прошло времени. Ближе к сентябрю начинают приходить письма из регионов России и стран зарубежья. Кроме того, сама жизнь подталкивает к определенным темам. Например, у нас есть до сих пор нераскрытая тема о спасателях, которые под перекрестным огнем выносили из огня наших детей. И не раскрыта она не по нашей вине, подойти к теме мы пытаемся все эти годы. В районной газете были даны объявления "Спасатели, отзовитесь!". Но они ни в какую не хотят идти на контакт, так как не считают себя героями. Они видели в школьном спортзале весь масштаб беды и берут на себя вину в том, что допустили бандитов в родной Беслан, что не смогли уберечь стольких детей...
РУСЛАН ГУСАРОВ, директор Северо-Кавказского бюро НТВ:
- Когда произошел теракт, я находился в Дагестане, там располагалась штаб-квартира Северо-Кавказского Центра НТВ. Первого сентября в десятом часу утра позвонили ребята из владикавказского корпункта и сообщили: захвачена школа в Беслане. Мы собрались быстро, за 20 минут. Было много непонятного: то ли одна школа захвачена, то ли две. Не хватало конкретики, но не покидало четкое ощущение - происходит что-то страшное. Время тогда было неспокойное, теракт за терактом, происшествие за происшествием по всему региону от Дагестана до Кабардино-Балкарии. Мы выехали из Махачкалы двумя экипажами - съемочная группа и экипаж спутниковой тарелки. В половине третьего мы уже проходили через североосетинские блок-посты.
К тому моменту уже стало известно, что заложники - дети, но мы не предполагали масштабов происходящего, это продолжалось больше суток. Отсутствовала информация о том, сколько детей и взрослых находится в захваченном спортивном зале школы. Звучали разные цифры: 100, 300. Цифра под тысячу появилась намного позже, когда мы сами стали считать и сопоставлять обстоятельства. Судя по количеству родственников, заложников должно было быть намного больше, чем говорилось изначально. Составлялись списки, это занимало время. Второго числа стало ясно -масштабы теракта гораздо страшнее.
Люди собирались возле клуба, обстановка постепенно накалялась. Но большинство собравшихся, в основном родственники и соседи захваченных, вели себя очень сдержано. И это поразило меня в первые часы и дни больше всего. Люди старались проявлять выдержку, чувствовалось доверие к властям, они понимали, что каждый должен делать свое дело. В общем, терпеливо ждали информации. Будучи в разных ситуациях, видел много терактов, - люди вели себя намного эмоциональней. Понять, насколько нервы были на пределе, помог один эпизод.
Прошли почти сутки. Мы работали, делали свое дело, переживая со всеми происходящее. Возникла ситуация, когда один мужчина (как выяснилось позже, чей-то отец из числа захваченных детей) не выдержал и в крепких выражениях выплеснул свое состояние на нашу съемочную группу. Я встретился с ним глазами. Ответил. Без оскорблений, но резко. Это была ошибка. В той ситуации надо было вообще промолчать. А многие, кто стоял рядом, отреагировали, как на врага, едва не началась потасовка. Слава Богу, не допустили. Тогда я понял, что все-таки надо лучше "читать" и понимать подобные ситуации, а в своем профессиональном арсенале иметь запас прочности, терпения. Потому что человек в состоянии эмоционального срыва реально не контролирует себя.
Третьего числа начался штурм. В этот момент я находился в прямом эфире. После того, как Аушеву отдали детей, боевики стали выдавать тела убитых в первый день. Через сотрудников МЧС забирали тела из школы. В этот момент раздались взрывы, сначала первые два. Я плохо понимал, что происходит, комментировал то, что видел. Когда эфир закончился, побежал в гущу событий и маленькой камерой стал снимать. Я видел, как выносят детей. Эта картина до сих пор перед глазами: дети, выбегающие из школы, и взрослые, которые под пулями несутся им навстречу и пытаются прикрыть их своими телами.
Это то, что запомнилось до момента трагедии. А потом было много боли. Когда приходишь в сожженный зал и не можешь смотреть на фотографии совсем еще малышей. Страшно было смотреть в глаза матерей, потерявших своих детей. В этот момент уже ничего не можешь сделать, просто плачешь вместе с ними.
И еще один эпизод, который потряс невероятно, показал масштабы трагедии. Когда были похороны, мы приехали на место будущего кладбища. Мы снимали траурные процессии. Это было очень страшное зрелище, я никогда не видел, чтобы столько людей одновременно хоронили. Столько детей одновременно! Было жутко смотреть, как родственники несут маленькие гробики. И за очень короткое время земля, которая только что была просто полем, превратилась в огромное кладбище. и оно утонуло в море цветов. Мы видим это сами и показываем в прямом эфире, и я слышу, как на том конце эфира у людей огромное потрясение от увиденного. Практически невозможно представить, что испытывали в этот момент родственники погибших.
Спустя десять лет не изменилось ничего - эмоции остались прежними. Я думал, они упростятся что ли, станут легче. Но нет. Мы приезжали много раз после теракта, и всегда было так же трудно работать. Особенно на годовщинах. Воспоминания о других терактах, которые я видел своими глазами, со временем теряют остроту. А видел, поверьте, немало. Беслан - самое страшное, что довелось пережить.
